Сэм была на третьем месяце беременности, когда её изнасиловала Линн. Они были дома. Сэм почувствовала, что Линн хочет секса. Сэм не хотела, о чём и сказала. “Она сразу стала жестокой, — сказала Сэм. — Она больше меня, так что без труда прижала меня к стене и сказала: “Я всегда беру то, что хочу”. И изнасиловала меня”.
Сэм тридцать лет. Только недавно ей стало комфортно говорить о том, что происходило, когда ей было двадцать. Мы сидим в полупустом ресторане, она смотрит на меня и говорит: “Как сказать друзьям: “Моя девушка меня изнасиловала”, — когда изнасилование в глазах общества — это ‘мужчина насильно засовывает пенис в вагину женщины’? Как рассказать об этом, когда в глазах общества лесбийский секс ‘ненастоящий’?”
Их отношения начались по-другому. Историю о том, как они переросли в абьюзивные, Сэм рассказывает в течение дня короткими рассказами — так легче переваривать.
***
Сэм вспоминает ещё один случай — уже под конец отношений с Линн. “Я нашла сайт женского шелтера, и там написано: ‘Если он делает следующее… Если он…’ Везде, когда говорят о домашнем насилии, предполагается, что совершает насилие мужчина. И вот ты лежишь под одеялом среди ночи, ищешь помощь, и тебе словно говорят: “С тобой такого не происходит. Это проблема только для гетеросексуальных людей”. И ты просто уходишь с сайта, как я и сделала”.
Через пару недель после этого Линн связала Сэм “чтобы повеселиться”. “Потом она подставила нож к моему горлу”, — говорит Сэм.
Сэм удалось выбраться из этой ситуации. Но потом всё пошло по наклонной. Следующий инцидент был настолько ужасным, что Сэм не может говорить о нём, не идентифицируя людей, которые были вовлечены. Инцидент закончился звонком в полицию, но это ни к чему не привело. Сэм до сих пор страшно.
Сначала Линн её очаровала — оказывала ей внимание, постоянно писала, присылала стихи. “Мне было приятно, что кто-то был во мне заинтересован”, — говорит Сэм. В то время Линн казалась ей прекрасной. “Но я помню, что побаивалась её”, — вспоминает Сэм.
Она аккуратно подбирает слова для описания своей бывшей: “Она физически довольно устрашающая, всегда очень напряжённая, говорит загадками”. И у Сэм даже в начале отношений были сомнения: “Я не думала, что могу с кем-то встречаться, пока беременна, но люди очаровывают тебя. Она проявила интерес, я ответила взаимностью”.
“В наших отношениях не было ничего нормального. Она дала мне контракт — сексуальный контракт. Я должна была отметить галочками, на что я готова пойти в сексе. Это была ещё более ужасная версия ‘Пятидесяти оттенков серого’. Естественно, я ничего не подписала”, — говорит Сэм. Тем не менее Линн заставляла делать Сэм то, чего она не хотела. Позже она упоминает, как Линн “засовывала в неё иголки”.
Сэм не могла носить то, что она хотела: “Линн не разрешала мне использовать мой любимый парфюм, якобы у неё была аллергия на него. Она хотела, чтобы я одевалась очень феминно, а я по природе более маскулинна”.
Когда Сэм был 20, она стягивала грудь и однажды сделала каминг-аут друзьям как трансперсона. (Сэм дала согласие на использование женских местоимений в этой статье.)
Когда Сэм пыталась носить рубашки и галстуки, Линн её критиковала: “Ты пытаешься сойти за буча? Посмотри на меня, это я здесь буч, какого фига ты делаешь?!” Когда кто-то каждый день тебе так говорит, ты просто сдаёшься.
Когда Сэм пыталась противостоять Линн, которая была намного старше, то “она начинала унижать меня и говорить, что я веду себя как ребёнок”.
У них было много общих друзей, так что когда Сэм сбежала от Линн, она потеряла и их. Они ей не верили. Это было очень одинокое время, и это даже не было последним случаем абьюзивных отношений. Отношения не были больше настолько физически жестокими, но даже подозрение на травлю триггерило Сэм, и она уходила из отношений. Сейчас она одинока и излечивает свою травму.
“Моя самооценка просто распалась на кусочки. Только годами позже я восстановила её, поняла, что достойна безусловной любви. Я рада, что мне не надо больше волноваться из-за чьей-то реакции, не надо ни с кем советоваться, волноваться о том, что мои границы нарушают”, — говорит Сэм.
Сэм волнует отсутствие разговоров о домашнем насилии среди квир-людей. “Тишина часто идёт от стыда. И из-за сообщества — у нас было небольшое сообщество, все друг друга знали, так что когда я рассказала парочке друзей о том, что случилось, я и их потеряла. Это похоже на заговор”.
***
Марку был 20, когда он встретил Ральфа в пабе. Дисбаланс власти был сразу очевиден, говорит он. Марк был “упитанным” и “неуверенным”. И всё ещё “в шкафу”. Ральф же, наоборот, был открытым геем, и его обожали из-за того, как он выглядел. “Он был самым очаровательным человеком на свете, — говорит Марк. — Он делал всё для других. Всех принимал”.
Марк был польщён, что Ральф обратил на него внимание и хотел начать встречаться с ним. “Я думал: посмотрите, как мне повезло, нашёл своего идеального”, — с грустью вспоминает Марк. — По шкале от 1 до 10 моя самооценка была где-то 3. Когда я был с ним, во мне было больше уверенности”.
Долго идиллия не продлилась. У Марка в то время был свой магазин, и в какой-то момент он начал платить за всё: рестораны, походы в театр, поездки на праздники. “Он очаровывал меня, чтобы получить то, что захочет”, — говорит Марк.
Через пару месяцев они стали вместе жить, и финансовый контроль усилился.
Они как-то на пару дней поехали в Шеффилд, где Ральф вырос. В первый же вечер они пошли гулять с местными друзьями Ральфа и его бывшим. Марк говорил, что Ральф и его бывший игнорировали его весь вечер, а потом куда-то ушли. Следующим вечером произошло то же самое, а после прихода в дом матери Ральфа они начали спорить.
“Я был расстроен, но Ральф сказал мне заткнуться, иначе он сам меня заткнёт. Я не заткнулся, потому что я плакал. Он начал меня избивать. Его бывший остановил его и начал успокаивать Ральфа, но приехала полиция. Бывший сказал, что мы просто дурачились, а Ральф велел мне ничего не говорить им”. Марк молчал, и никого не арестовали.
Потом абьюзивное поведение начало проявляться во всей красе.
“Я всегда прилично одеваюсь — рубашки и штаны, а он мне говорил: ‘Ты чего одеваешься, как педик? Все же на тебя смотреть будут’. Ему нужно было внимание, он ненавидел, когда я получал всё внимание вместо него. Так что он начал диктовать мне, что носить. Я не мог носить ничего, кроме того, что выглядит ‘по-мужски’”.
Когда они ходили в гей-клуб, Ральф из ревности запрещал говорить Марку с друзьями и всегда ходил вместе с ним в туалет.
Через полгода они переехали на новую квартиру на юге Лондона. Всё стало хуже. Они ходили в гости, и Ральф сказал, что им нужно будет уйти в 21:30, потому что ему рано утром на работу.
“Вот уже 21:30, и я говорю: “Мне заказать такси?” Он ответил нет. Потом уже 22:00 на часах, он сказал то же. Когда мы ушли, он начал кричать на меня: “Из-за тебя я опоздаю”. Когда они пришли домой, Марк начал пить молоко прямо из упаковки — при этом он знал, что Ральфа это бесит.
“Я весь трясся от страха, потому что знал, что сейчас что-то будет. Ральф пришёл на кухню и увидел, как я пью молоко. А он был больше меня ростом и в лучшей физической форме, чем я. Он меня бросил через всю комнату”.
Марк пытался отбиваться, но Ральф уклонился от него, и рука Марка прошла через окно. В его запястье были куски стекла.
Но физического насилия было недостаточно для Ральфа. “Как-то мы делали ремонт, он взял краску и пролил её на все мои вещи”, — говорит Марк. Услышав крики и битьё посуды, соседи вызвали полицию.
“Они не восприняли это серьёзно. ‘Так он твой парень. Значит, ты гей’. Мне всего лишь нужно было сочувствие и поддержка, но этого не было”. Полиция забрала Ральфа, и на следующий день его выпустили. Ральф пришёл и обнаружил, что его костюм был среди вещей, на которые он вчера пролил краску.
“Мне пришлось идти покупать ему новый костюм, хоть это он его и повредил”, — говорит Марк.
Он не знал, куда обратиться за помощью, хоть и слышал про горячую линию помощи для геев и лесбиянок: “Я не мог набраться смелости позвонить им, потому что мне было стыдно за то, что меня избивал парень”. Если бы Марк слышал про Broken Rainbow (Британская организация, помогающая квир-людям, оказавшимся в ситуации партнерского насилия — прим. пер.), то он бы с ней связался. Из-за стыда он никому не говорил, что он в отношениях с мужчиной, — даже друзьям и семье.
“Мама понятия не имела, что Ральф — мой парень. Когда с тобой такое происходит, ты чувствуешь себя слабым. Мне не с кем было поговорить, я думал, что это просто такая судьба и надо перетерпеть”.
После его опыта общения с полицией он перестал думать, что правоохранительные органы могут как-то помочь, — они даже не понимали, что происходит.
Наконец однажды Марк выждал, пока Ральф уйдёт на работу, собрал свои вещи и ушёл. Он сменил номер и перестал ходить в паб, в котором они встретились, и вообще попытался прервать всякий контакт.
Это не сработало. “Он присылал мне цветы с извинениями. Он настолько часто извинялся, что сейчас это слово для меня ничего не значит”, — говорит Марк.
Но через два года после расставания Ральф уговорил его вернуться. Он пришёл на работу к Марку, желая поддержки, потому что у него умирала бабушка. “Он спросил меня, можем ли мы пойти в паб и выпить чего-то. Я согласился. Он говорил о своей бабушке, о том, как стыдно ему за прошлое поведение, и мы начали встречаться снова. Он знал, на что давить”, — рассказывает Марк.
Марк знает, что люди осуждают тех, кто возвращается в абьюзивные отношения. “Но я всегда говорю людям: ‘Если вы не были в похожей ситуации, вы не можете осуждать это’. Он знал, как манипулировать моими эмоциями”. И хоть Ральф больше никогда его не бил, психологическое насилие снова началось.
Он всё ещё был ревнивым: “С кем ты идёшь на встречу? Куда идёте? Почему я не приглашён?”” Интуиция Марку говорила, что Ральф не так уж сильно и изменился, и он закончил отношения. Несколько лет спустя раны ещё не зажили.
“Я теперь боюсь каждый раз, когда кто-то начинает вести себя агрессивно. Я хожу на футбол, и каждый раз, когда я слышу слово на “п”, у меня начинаются флэшбэки”.
Сейчас Марк говорит парням, что он не будет ввязываться в спор — если есть какие-то проблемы, то они могут сесть и поговорить, но он уйдёт, если они хотят спора. “Если кто-то поднимает на меня голос, я начинаю трястись”.
Как и Сэм, Марк считает, что о партнёрском насилии среди квир-людей говорят ещё меньше, чем среди гетеросексуальных.
“Насилия гораздо больше, чем люди предполагают”. Он бы хотел вернуться в прошлое и сказать молодому себе следующее: “Если кто-то такое делает, он тебя не любит. Нужно любить себя”.
Текст: Patrick Strudwick
Перевод: Астро
