Эту историю рассказал нам Ярослав Распутин, автор телеграм-канала “Дневник пи**ра-провинциала”.
Главного героя истории в своём блоге я всегда обозначал как П. — долгое время мой дневник был посвящён страданиям по поводу разрыва с ним. И от этого ещё страшнее признавать то, кем я был в этих отношениях, ведь много лет я был уверен и убеждал окружающих, что это я — тот, кто пострадал.
Мы познакомились в Хорнете, встретились на следующий день, и я сразу влюбился, а ещё, кажется, это было сразу взаимно. Наш роман бурно и быстро развивался. Хотя вопреки гейскому обыкновению, первый секс случился только через неделю после знакомства, что было несвойственно ни мне, ни ему, ни большинству геев вообще.
За полгода до знакомства с П. я расстался с мальчиком, с которым провстречался неполных три месяца. Оказалось, он начал встречаться с парнем, с которым я их познакомил, втайне от меня (а ещё позже он расстался с человеком, которого мне представлял как бывшего).
До того у меня были ещё менее вменяемые отношения на расстоянии с парнем, с которым мы познакомились, видимо, для секса, но он собирался переехать в Ставрополь; точнее, первый месяц наших “отношений” он собирался переезжать, и мы договорились сразу съезжаться, второй месяц он переживал, что как-то не ладится с переездом, а я уже снимал квартиру для жизни вдвоём, третий месяц он рассказывал мне, что это я всё выдумал и никогда он не собирался переезжать. В итоге мне пришлось найти себе другого соседа. Это не имеет прямого отношения к истории, но этот другой сосед, назовём его Кризис, в свой день рождения меня изнасиловал. Когда мы расстались с П., тот полгода встречался с первым попавшимся парнем, затем расстался с ним и сошёлся с тем самым Кризисом, что было особенно больно и неприятно. Но повторюсь, к истории это не имеет отношения, скорее, это про то, какой город маленький.
Ещё раньше я шесть лет был любовником парня старше меня на 10 лет. Он встречался и до сих пор встречается с Инженером (ввожу прозвище, потому что он ещё появится в истории), со мной спал, но мы признавались друг другу в любви, и всё это было секретом Полишинеля: даже Инженер знал о наших отношениях, но притворялся, что не знает. Я какое-то время надеялся отбить своего любовника, а тот всё рассказывал мне, что нет, так не надо, что вообще глупо спать только со своим парнем, и всё такое. Он часто повторял, что рано или поздно я “найду своего Колю”, у него в голове была конструкция, в которой мы остаёмся любовниками, но у каждого есть основной партнёр. У них с Инженером были отношения DADT (Don’t ask, don’t tell — один не спрашивает, другой не рассказывает), но тогда никто такого термина не знал, и всё это ломало мне мозг. А совсем плохо стало, когда любовник стал “изменять” уже мне — первое время он надеялся, что я поддержу его в поиске новых партнёров, а потом просто стал скрывать их от меня и врать в ответ на прямые вопросы. Я ревновал и стал читать его переписки. Это повторится потом с П. Параллельно я и сам искал и находил секс с другими парнями, но “это другое” — это тоже повторится. С Инженером мы какое-то время тоже были любовниками, пока ещё были в этих странных отношениях, и как-то раз даже попытались спать втроём, хотя и получилось плохо.
Дальше в глубь истории уходить не буду, потому что там не было ничего особенного. Многие абьюзеры пережили насилие в детстве, но это не моя ситуация. Если только не считать насилием сам факт взросления в гомофобном обществе: с 3 до 17 лет я жил в селе и ненавидел себя за интерес к мальчикам и мужчинам.
В первый же месяц с П. я сделал говённую вещь, которую вообще не могу объяснить. Как будто я специально хотел его задеть. Мы собирались в гости к знакомой гей-паре, но П. не смог. А я зачем-то сообщил ему, что беру на всякий случай с собой презервативы. Шансов на секс с этой парой у меня на самом деле не было. В одного из них я был какое-то время влюблён, но невзаимно, а парни и вовсе были вполне моногамными. Но зачем-то я это сказал, и П. от этого было больно. У нас была тяжёлая переписка, в которой я стал продавливать то, что мне раньше рассказывал Инженер: отношения и любовь — это что-то очень серьёзное, что никак не портится, если у кого-то случается секс на стороне. Верность — не показатель любви. Вот это вот всё, что когда-то так пугало и злило меня, я вывалил на П.. Было несколько напряжённых дней, которые я пытался “сгладить” объяснениями, что “ну ничего же не произошло” и “ну а прикинь, если бы случился секс, разве было бы лучше, если бы он был без презервативов?”.
Затем этот разговор забылся. Вскоре мы съехались. При этом у П. было место в общежитии, и он любил ночевать там, а меня это ужасно злило. Я часто с возмущением спрашивал, зачем ему там ночевать вообще, есть же наше совместное жильё. Он вполне резонно отвечал, что общежитие через дорогу от университета, а квартира — в спальном районе, откуда час добираться. Но мне-то тоже было час добираться до работы, что я постоянно приводил как “аргумент”. То ли в результате этого, то ли ещё почему П. и правда стал всё реже оставаться в общежитии и стал больше заниматься нашим “гнездом”, куда мы часто приглашали друзей-геев — компанию, которую много лет собирал и продолжает собирать наш общий знакомый, включая и тех парней, к которым я ездил с презервативом в кармане. Этой же компанией мы отмечали Новый год и вместе поехали на каникулы в Краснодар, и всё было довольно мило.
Ни один из нас не удалял профили в Хорнете с идеей знакомиться с другими геями для дружбы. В начале весны в нашем районе появился парень, которого мы потом прозвали Кузнечиком. Он был странненьким, но как-то мы заобщались, а потом сказал, что хотел бы с ним переспать. Я совершенно искренне его благословил, у них случился секс, потом мы пробовали секс втроём, и на этом этапе всё было мирно. История с Кузнечиком продлилась недолго, он исчез так же быстро, как и появился.
Мы немного экспериментировали с сексом втроём с друзьями из той же компании. Когда в мае я загремел в психушку, я оставил П. наставление не быть монашкой, и он вполне этому наставлению следовал: у него было два любовника за это время. Один из них был до того нашим третьим в постели, другой не был. Сильно позже я докопался, что у этого другого были какие-то чувства и виды на П., но П. довольно чётко поставил границы, что никакой романтики, когда я вернусь, не будет. Сейчас я могу восхищаться П., а тогда я, читая это в его телефоне, наоборот, злился, что он вообще допустил такое. Но это уже позже. А тогда я вполне радовался тому, что у нас гармоничные, насыщенные отношения, секс каждый день (даже многовато для меня), крутой секс втроём и вообще мы лучшая гей-пара в Ставрополе.
В начале лета П. сделал камин-аут как полиамор. Он сказал, что чувствует, что для него будет оптимально любить двух мужчин. Я воспринял это как трагедию, глубочайшее оскорбление и предательство. Кажется, это был наш первый серьёзный конфликт, со слезами и уговорами (потом таких будет много). Я уговаривал П. отказаться от этой идеи, переделать себя, рассказывал, что если он меня любит, то будет выбирать меня. П. плакал. Наутро я сообщил, что люблю его и если ему будет так лучше, то готов это принять.
Я, разумеется, врал.
С первым его “вторым парнем” всё прошло на удивление мирно. Он сразу привёл его к нам домой, он вообще часто бывал в гостях. У нас был неплохой секс втроём, у П. с ним был явно не хуже секс наедине, они гуляли вместе без меня, потом мы встречались смотреть кино у нас и всё такое. У мальчика были проблемы с принятием себя, в сексе он чаще всего был зажат (на каждый хороший секс втроём приходилось раз или два, когда секс не случался, потому что ему было не по себе). Эта почти что утопия длилась с месяц. Потом этот мальчик бросил П., а заодно и меня. Не знаю, потому ли, что П. был с +1, или из-за его неприятия себя, или ещё как. П. это ужасно задело, он вспоминал этого мальчика потом ещё очень долго и сильно переживал из-за разрыва.
Затем П. стал общаться с тем самым Кризисом, который когда-то меня изнасиловал и, кроме того, делал некоторые неприятные вещи, например, выносил на обсуждение в компании мои какие-то больные чувства (до П.). Я очень злился и высказывал П., но всё разрулилось само собой: об этом узнал парень Кризиса, устроил скандал, и эта парочка пропала с радаров: они перестали общаться не только со мной и П., но и вообще со всей компанией.
Следующим вторым стал Инженер, и на этом моменте я взбунтовался. Я помню это по каким-то фактам, разговорам, по фразе Инженера: “То есть он столько лет спал с моим парнем, а теперь против наших отношений с П.?!”, разговорам с друзьями, но совсем не помню этого эмоционально — настолько дикое и нелогичное это было чувство. Инженер жил в другом городе, Пятигорске, П. ездил к нему туда, они как-то вместе катались во всё тот же Краснодар, а я умирал от ревности и устраивал скандалы. Ещё я требовал отчёта обо всём их сексе (зачем?), а П. выполнял это требование, несмотря на то, что каждый раз после таких рассказов я превращался в комок злобы и ненависти.
Отношения с Инженером у П. продлились около месяца или двух. Я не был ужасен 24/7 — ведь тогда бы П. ушёл. Мы скандалили, плакали, занимались сексом, он говорил, что я трахаюсь лучше, чем Инженер, мы признавались друг другу в любви, и всё становилось хорошо. Цикл с эмоциональным насилием и конфетным периодом был очень и очень быстрым. Тогда же я стал заниматься сексом на стороне — я говорил об этом П. в уведомительном порядке, но это никогда не вызывало конфликтов или какого-то непонимания. Мне правда хотелось другого секса тоже, но “это было другое”: я интересовался именно сексом и вообще не рассматривал вариант влюбиться в кого-то и считал себя поэтому верным, а П. — изменником.
Кроме скандалов я взял манеру жаловаться друзьям, в основном бывшему любовнику своему и бывшему общему с П., к которым ходил пить пиво, на такого вот мучителя, который истязает меня, выводит, а я люблю его, не могу, но, видимо, надо бросать. Пока его вторым был Инженер, рассчитывать на поддержку его парня было маловозможно, он только смеялся надо мной и пересказывал возмущение третьей стороны по поводу моих истерик, но со следующими вторыми стал вставать на мою сторону.
Мальчика после Инженера П. решил мне представить “как положено”, видимо, надеясь повторить тот первый хороший опыт. Парень приехал к нам в гости и позвонил в домофон. Я взял трубку, но он отказался со мной разговаривать, попросил позвать П.. Я чего-то — не помню, чего именно, — от него требовал в манере отца, дисциплинирующего сына. П. выхватил у меня трубку и нажал на кнопку домофона. Я вскипел и хорошо помню эти мысли: это я оплачиваю эту квартиру, а значит, тут будут мои правила, и любые сторонние парни должны их соблюдать. Когда парень поднялся и позвонил в дверь, я открыл, наорал на него и не пустил на порог, буквально выгнав его. Он ушёл, П. был в панике и ярости одновременно, он плакал и собирал вещи под мои крики о том, как важно проявлять уважение. Когда он ушёл, я понял, что случилось, и стал молить о прощении, писал и звонил П., обещал, что не буду мешать его отношениям с этим новым третьим (врал). Он вернулся.
Как продвигались эти отношения, я почти не в курсе — после этого светопреставления П. не собирался посвящать меня в детали, а я, напуганный его уходом, не сильно настаивал. Какие-то подробности я знал, например, что у них был секс на работе П. (что ужасно меня взбесило: я был уверен, что второму партнёру не положено ничего эксклюзивного, чего не было у меня). Ещё раз П. попытался нас примирить, предложив погулять вместе на День города, но я всё испортил ещё до встречи. В День города за год до того у нас был первый секс, и мы оба помнили об этой дате, но я считал, что это значит “никаких третьих”, а П. считал, что это значит “никаких скандалов”. Благодаря моей истерике, своего не получил ни один из нас.
Где-то в это же время в ходе одного из скандалов я замахнулся на П.. Мы никогда не дрались, а тут у меня явно была готовность его ударить. Он испугался, я замер. Он побледнел и изменившимся голосом, со страхом и отвращением, констатировал, что я поднял на него руку. Вместо того, чтобы признать вину, я сказал первую отмазку, что пришла в голову: “разумеется, я бы никогда тебя не ударил, как ты мог подумать такое”. И не просто тут же в это сам поверил — я разозлился, буквально в ярость пришёл оттого, что П. мог такое про меня подумать. Стыдно за это мне стало только сейчас, спустя много лет.
Мы виделись с тем парнем ещё дважды, пока они встречались с Пашей: один раз в городе случайно пересеклись, другой — когда П. напился в хлам на работе и я его оттуда забирал, а тот волновался и пришёл с желанием помочь, но я его отшил и с чувством победителя увёз П. домой сам.
В этот период наши отношения трещали по швам, я много жаловался друзьям, что надо это как-то заканчивать, но в голове у меня был единственный способ это закончить: “доказать” П. свою любовь и убедить его, что никто, кроме меня, ему не нужен”. Я пытался его подкупить. Например, когда он сказал, что ему понравился телефон (я помню модель и цвет!), я ему этот телефон тут же купил. Это не была простая трата для моей зарплаты (которая заодно была и нашим семейным бюджетом, которым я распорядился в этот момент один). Но главным доказательством я выбрал покупку квартиры в ипотеку. Почему-то я вбил себе в голову, что появление “семейного гнёздышка” спасёт наши отношения.
В “гнёздышке” появился последний второй П. Почему-то я не помню его имени. Ужасно красивый мальчик. Они с П. оба попали в новое общежитие для выдающихся студентов, где П. снова стал более-менее часто появляться и вот познакомился с этим парнишкой. Всё складывалось как будто лучше, чем в прошлые разы, у нас снова были вечери втроём, бесподобный секс. Второй П. привлекал меня как любовник, у нас даже был секс наедине, только с моей стороны это было – “о какого классного парня я в постель затащил”, а с его — “надо налаживать отношения с парнем П.”. Но одновременно я параноил, ревновал и хотел, чтобы П. относился к своему второму партнёру так же, как я, — как к любовнику, второстепенному персонажу. И я стал читать их переписки. Мне казалось, что раз я купил этот телефон, то он мой и я имею полное право — и уж не знаю как, но я знал пароль П. от телефона, и считал это совершенно справедливым. Ночами я залезал в их переписку, читал и злился.
В следующей сцене смешается очень много всего. У меня в Хорнете объявился парень, с которым мы не общались лет пять. Это был спортсмен, участник трейсерского движения (паркурщик), с огромной внутренней гомофобией, с которым мы когда-то общались и даже однажды виделись, но он не совладал с установкой “это неправильно” и исчез. А тут появился. Я пригласил его в гости.
Этим же вечером П. принёс домой новенький пылесос и информацию о доставке стиральной машины. Он получил в университете “премию” — ту самую стипендию, которая для 10 % лучших студентов, и всю её потратил на свой вклад в “гнездо”. Но я почему-то воспринял это как должное, полностью поглощённый вот этим изниоткуда взявшимся паркурщиком. П. это расстроило, но и на это я тогда не обратил внимания. Зато я решил всех напоить. Это напаивание закончилось тем, что П. с паркурщиком оказались одновременно в ванной и паркурщик изнасиловал П.. Я ничего не заметил, только разозлился, что у П. ещё более недовольное лицо.
А ночью старая стиралка, которую ещё не заменила подаренная П., очередной раз протекла, я с причитаниями и тихим воем вытирал пол, после чего решил проверить переписку П. с его вторым и узнал оттуда, что они признались друг другу в любви. Наутро я устроил скандал. Сейчас я не представляю, как П. это всё пережил. Он ушёл в общежитие, а я один принимал доставку купленной им стиралки.
Новый год мы встречали втроём: я, П. и его второй, потом пошли к друзьям и там разосрались. На каникулах поехали в традиционный тур в Краснодар и там почти не разговаривали. Под конец поездки я спросил у П., любит ли он меня, он ответил, что нет. Я попросил о втором шансе, он обещал подумать.
Он подумал и сказал, что даёт мне этот второй шанс. Я не знаю, почему он пришёл к этому. Но всё наше общение стало не про второй шанс. Он предложил пойти гулять, но на прогулке молчал, на мои попытки разговорить его отвечал односложно. Потом мы вернулись домой, и случилась сцена, которую единственную из всей этой истории я много-много раз рассказывал людям.
После почти целого дня напряжённого молчания мы дома. Он уходит в туалет, а я хватаюсь за голову и начинаю ходить по квартире в какой-то панике. В конце концов, я приземляюсь на табуретку на кухне, совсем недалеко от входа в санузел, и тут же оттуда выходит П.. Он смотрит на меня, его глаза краснеют, и он кричит:
— Ты что, подслушивал?!
Я ненадолго теряю дар речи, а потом отвечаю:
— П., ты сказал, что хочешь попробовать ещё раз, но я вижу, что на самом деле не хочешь. Поэтому я приму это решение в одностороннем порядке: мы расстаёмся.
П. заплакал, но стал собирать вещи и ушёл. На этот раз я его не останавливал, хотя и не планировал, что разрыв — значит уйти пешком куда-то ночью в январе (7 января). Всё, что я придумал сделать, — это вызвонить его нового любовника, потенциального следующего “второго”, и буквально заставить его набрать П., встретить его и привести домой.
Следующие полгода П. жил у этого парня, а я превратился в профессионального страдающего. Его имя звучало у меня в голове непрерывно и перестало только в будущем ноябре, после семи месяцев антидепрессантов и транквилизаторов. А в январе, когда это только начиналось, я единственный раз в жизни попытался себя убить, передознувшись снотворным (но струсил и рассказал другу-студенту меда, и тот приехал промывать мне желудок). Затем П. сошёлся с Кризисом, а я ухлестнул за Л.. Вся моя жизнь была подчинена трём целям: рассказать всем, насколько тяжело я страдаю по П. и как несправедливо он обошёлся с моими чувствами; доказать П., что я могу жить без него и найду кого-то лучше; вернуть П.
После разрыва отношений я какое-то время его преследовал. Пока он встречался с первым после меня парнем, просто выспрашивал у друзей все подробности: как он там, как они там. Искал поводы думать, что он тоже несчастлив и хочет всё вернуть. Все говорили, что это не так, но я игнорировал. В это время я снова стал общаться с Кризисом и его парнем, и проплакал им все жилетки. Потом Кризис возобновил общение с П., и я рассчитывал на манипуляторские способности Кризиса, просил его помочь вернуть П., он обещал, что да, но поступил иначе: бросил своего парня и сошёлся с П. сам.
Я стал заявляться в компании, где они собирались, хотя меня звали редко. Писал П. письма, передавал подарки. Как-то раз в общей компании у нас с Кризисом случился конфликт. Я по-прежнему считаю, что спровоцировал его не я: я пришёл хвастаться очередным романтическим увлечением в надежде вызвать у П. ревность, но ничего не вышло. Стало тяжело видеть эту парочку, и я ушёл на балкон с приятелем. Туда же вышел Кризис: он покурил, а потом сказал: “Что, тяжело видеть человека, которого хочешь вернуть, счастливым?”, — и ушёл обратно к столу. Я чувствовал себя ужасно, а приятель пошёл выяснять отношения — это всё происходило уже в квартире, у всех на виду. Когда я зашёл, приятель предлагал Кризису: “Давай выйдем”. Мне хотелось зла обидчику, но не таким образом, поэтому я вылил ему в лицо свой кофе и попросил приятеля уйти с вечеринки вместе со мной. Мы ушли втроём (с парнем того приятеля) и напились в хлам. Дальше приближаться к П. было уже стыдно, и я почти этого не делал, хотя продолжал следить за его соцсетями и иногда что-то писать.
Больше насилия в отношении П. я не совершал. Мы сталкивались время от времени. Я видел это так: каждый раз, когда меня немного отпускало, он возникал из ниоткуда, и мне снова становилось невыносимо плохо. Не знаю, как видел это он. Я переехал в Москву. Чередовал антидепрессанты и психотерапию. Занимался компульсивным сексом. Пережил ещё одно изнасилование, когда поехал в отпуск в Ставрополь. Попробовал химсекс, но не втянулся. Напаивал парней, чтобы заниматься с ними сексом (то есть это уже я их насиловал, пусть и сам будучи пьяным). Терял интерес, если кто-то проявлял интерес ко мне.
В 2021 году я занимался организацией мероприятий в московском офисе “СПИД.ЦЕНТРа” и пригласил психологиню из центра “Насилию.Нет” рассказать о работе с авторами насилия. Я чувствовал, что это интересная и недооценённая тема, но не ассоциировал себя с ней заранее. А в середине лекции до меня дошло.
История про партнёрское насилие на этом заканчивается, но есть сцена после титров.
Спустя 4,5 года после разрыва, когда я переживал ужасающий кризис, который усугубился открытием, что я — и есть тот самый абьюзер, и только начал очередную психотерапию, П. написал в один день, и мы проболтали что-то около часа. За это время он сказал мне всё то, что я хотел услышать все эти годы: что он жалеет, что ушёл от меня; что отношения с Кризисом ужасны, и он скучает по нашим, которые не ценил; что он по-прежнему хочет меня; что разочаровался в идее про нескольких партнёров и сейчас бы не повторил такого. Я просил у него прощения за всё насилие, которое совершил, он отвечал, что за всё простил, но я проговорил каждый пункт обвинения и в конце узнал про то, как его изнасиловал паркурщик. Но и за это он меня, говорит, простил. Я плакал и не верил, что всё это правда.
Я прожил окрылённый пару месяцев, потом сеанс связи повторился в ещё лучшем варианте. Он сказал, что собирается расстаться с Кризисом и это только вопрос времени, и мы даже подрочили по видеосвязи. Я почувствовал огромное облегчение, благодарность и надежду на будущее. А на следующее утро проснулся без либидо и без каких-либо чувств к П. вообще. Либидо начало появляться через три-четыре месяца и не восстановилось до сих пор. С П. мы встретились, когда я приезжал ненадолго в Ставрополь, и потом ещё каким-то чудом в Москве, и это был просто приятный, но совершенно незнакомый мне человек. Сейчас мы не общаемся, если только пару раз отреагировали друг другу на истории в Инстаграме.
Я попытался построить новые отношения без оглядки на П. с человеком, ради которого мой организм сделал исключение и включал либидо при нём, но не сложилось. Сейчас я один, мне снова не хочется ничего и никого, но более того — я не верю, что смогу построить отношения, в которых буду безопасен для своего партнёра, но если допустить, что буду, то (согласно моей убеждённости) только если это он будет опасен мне.
